Лунные люди [= Люди с Луны] [The Moon Men] - Эдгар Берроуз

Я удивлялся, в чем тут может быть дело. Через некоторое время все прояснилось, когда Соор подошел ко мне. Он не умел ни читать ни писать; но у него была отпечатанная форма для агентов, которые не умели читать, где были нарисованы различные виды продукции, животных и орудий. В колонках рядом с картинками он делал заметки в течение месяца о совершенных сделках — все это, естественно, делалось небрежно и неаккуратно; он всегда обсчитывался и добавлял что-нибудь, чтобы списать все свои ошибки; да и государство было довольно, не то, что мы.

Умея читать и писать, а также считать, я всегда видел, когда он пытался обмануть меня на налогах и всегда спорил с Соором, но каждый раз государство одерживало победу.

В тот месяц я должен был ему козла; однако он потребовал трех.

— Как так? — удивился я.

— По старым нормам ты должен был выплатить мне эквивалент в полтора козла, но с тех пор как налоги удвоились, ты должен мне трех козлов. — Так вот что вызвало такое возбуждение в других частях рынка.

— Как, по-вашему, мы будем жить, если вы все у нас отберете? — спросил я.

— Государство не заботит, живете ли вы или нет, — ответил он, — пока вы платите налоги, вы можете жить.

— Я заплачу тебе трех коз, — сказал я, — потому что могу это сделать; но в следующий раз я принесу на рынок подарок для тебя в виде самого твердого сыра, какой удастся найти.

Он ничего не сказал, потому что боялся меня, несмотря на то, что был окружен Каш гвардией. И когда он проследовал к следующей жертве, я отправился к группе мужчин, которые живо обсуждали новые налоги. Здесь было пятнадцать или двадцать мужчин, в основном янки, все они были злые — я видел это, даже не подходя близко и не слыша еще их разговора. Когда я приблизился, один из них спросил меня, что я думаю о новом издевательстве.

— Думаю об этом! — воскликнул я. — Думаю то, что всегда думал: пока мы безропотно терпим, они будут продолжать грабить наше имущество, и мы наконец все перемрем.

— Они забрали даже мои семенные бобы, — вмешался человек, который выращивал бобы. — Все вы знаете, что в прошлом году урожай был мал, и бобы продавались во высокой цене. Тогда они брали налоги в бобах по дешевой цене прошлого года. Они делали так же и в этом году; но я надеялся сохранить хоть немного на семена до тех пор, пока они не удвоили налоги. Теперь я вижу, что мне уже не удастся вырастить в будущем году бобы.

— А что мы можем поделать? — в бессилии воскликнул один из них. — Что мы можем поделать?

— Мы можем отказаться платить налоги, — сказал я.

Они посмотрели на меня, как смотрели бы на человека, сказавшего:

— Если вам это не нравится, можете совершить самоубийство.

— Тогда собирать налоги будет Каш гвардия, и они станут еще тяжелее, пока нас не перебьют и не заберут наших женщин и все, что мы имеем, — сказал еще один.

— Мы можем сопротивляться, — возразил я.

— Но мы не можем противостоять ружьям голыми руками.

— Все можно устроить, — уверил их я, — и лучше умереть мужчиной, смотря в лицо пулям, чем от голода — словно раздавленный червь. Нас сотня, — да что там! — тысяча на одного, и у нас есть ножи, вилы и топоры, кроме того — палки, которые мы можем вырезать. Бог наших отцов! Я лучше умру подобным образом, чем буду жить так, как они заставляют нас.

Я увидел, что некоторые из них начали оглядываться, не слышал ли кто меня — воодушевившись, я повысил голос, но несколько человек слушали меня и кивали головами, соглашаясь.

— Если мы можем сделать достаточно, то давайте же делать это! — воскликнул один из них.

— Нам только нужно начать, — ответил я, — и к нам присоединятся.

— Как нам следует начать? — спросил другой.

— Я должен начать с Соора, — сказал я. — Я могу убить его и Пхава, и Хоффмейера, а затем пройтись по домам калкаров, где мы можем найти ружья, может быть, и убить их. К тому времени, когда Каш гвардия узнает, что произошло, и выдвинет свои силы, у нас будет множество последователей. Если мы предвосхитим их действия и отправимся к баракам, мы будем слишком сильны для всякого противника, кроме большого войска, а понадобится не меньше месяца чтобы доставить сюда достаточное количество солдат с Востока. Многие из калкаров присоединятся к нам — они тоже не довольны — один из них говорил мне об этом. Все пройдет очень просто, если мы будем смелы.

Они, казалось, сильно заинтересовались этим, даже раздался крик: «Прочь, калкары!» но я остановил их, потому что наш успех заключался в неожиданной атаке.

— Когда мы должны начать? — спросили они.

— Сейчас, — ответил я, — если мы застанем их врасплох, то вначале нам будет сопутствовать успех, а если будет успех, то и остальные присоединятся к нам. Только большим числом, подавляющим числом мы можем победить.

— Хорошо! — закричали они. — Пошли! Куда мы пойдем вначале?

— К Соору, — сказал я. — Он в дальнем конце рынка. Мы убьем его и повесим его голову на кол. Мы будем носить ее с собой и по мере того, как будем убивать следующего, мы будем одевать его голову на кол и носить с собой. Это заставит остальных идти с нами и нагонит страху в сердца наших врагов.

— Веди нас, Джулиан 9-й! — закричали они. — Мы идем за тобой!

Я повернулся и направился к Соору. Мы прошли уже больше половины дистанции, когда в том месте, где работал Соор, появилась группа солдат Каш гвардии.

Вы хорошо представляете, какова была моя армия. Словно роса на горячем солнце она начала таять, оставляя меня одного посреди рыночной площади.

Командир Каш гвардии, видимо, заметил толпу и ее внезапное исчезновение, потому что поскакал прямо ко мне, стоящему в одиночестве. Я решил не доставлять ему удовольствия думать, что боюсь, поэтому я остановился, ожидая его. Мои мысли были очень печальны — я жалел не себя, а то, во что система калкаров превратила Америку. Люди, покинувшие меня, в более счастливые дни были бы цветом американской нации; но поколения страха и рабской покорности превратили их кровь в воду. Сегодня, они поджав хвост, бежали от нескольких полувооруженных, слабо дисциплинированных солдат. Ужас от лунного заблуждения поселился в их сердцах и испортил их.

Офицер остановился рядом со мной и тогда я узнал его — животное, которое мучило и убило старого Самуэльса.

— Что ты делаешь здесь? — рявкнул он.

— Занимаюсь своим собственным делом, что советую сделать и тебе, — ответил я.

— Ты, свинья, становишься просто невыносимым, — закричал он. — Отправляйся в свою загородку, где тебе место — я не потерплю никакой толпы и неподчинения.

Я стоял и смотрел на него; но в моем сердце пылала жажда убийства. Он дотронулся до своего хлыста, сделанного из бычьей кожи, висевшего на луке седла.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});